Лара Счастливец/Червивое наследство СССР

Материал из Либерпедии

[1]

Проблема внешнего долга новой России всем известна. Популистский режим Горбачева оставил в наследство независимым республикам крошечные золотовалютные резервы и астрономические долги перед западными банками и компаниями.

Начиная с 1988 года союзное руководство увеличило внешний долг почти в 3 раза. Зарубежные бюрократы и бизнесмены, похоже, искренне верили в «перестройку» плановой системы и поддавались личному обаянию генсека-реформатора. Миллиарды долларов, взятых взаймы, ушли в основном на закупку импортных потребительских товаров, т.е. были быстро проедены. Под конец государство занимало за рубежом только для того, чтобы погасить проценты по старым кредитам...

Золото тратили теми же бешеными темпами. Только за 1990–1 годы из страны вывезли 800 тонн золота, и к концу 1991-го золотой запас государства сдулся до 290 тонн.

К тому времени на валютных счетах Центробанка осталось всего 16 миллионов долларов, а во Внешэкономбанке на счетах правительства — еще 25 миллионов. Это сумма, которой располагает обычно средняя торговая фирма. «Ведущие футболисты российских клубов обходятся ныне дороже», — пишет первый министр экономики РФ Андрей Нечаев.

При этом обязательств было на 87 *миллиардов* долларов. В 1992 году зарубежным кредиторам было необходимо выплатить 20 миллиардов. В 1993-м — еще 35.

«Стало очевидно, что страна неплатежеспособна и не может "обслужить" свой внешний долг».

Но чтобы получить наследство, надо еще добровольно расписаться в договоре.

Несмотря на фактическое банкротство, российское государство согласилось унаследовать долги СССР. Больше того — взять на себя все союзные долги, сняв ответственность с остальных республик. Откуда такое самопожертвование (за счет россиян)?

Если верить Нечаеву, то государство просто хотело оставить за собой советские посольства в роскошных особняках в центре Парижа, Вены и других престижных столиц. Иначе бы их пустили с молотка в счет уплаты долгов или пришлось делить с какой-нибудь Украиной (с. 284–6).

Так что геройство — чисто имперское, жлобское и удивительно мелочное. Перенести посольства на окраину города, в домик попроще и по карману — было немыслимо в том числе для гайдаровцев. «Все наше, ничего не отдавать!» — буквально приказывали Гайдар с Нечаевым. А платить за особняки для номенклатуры должна была, разумеется, российская чернь.

От наследства можно было и отказаться.

Прежде всего, встает вопрос правовой и моральный: почему кредиты брала горбачевская бюрократия, а расплачиваться по ним должен хозяин булочной или фермер в новой стране? Они-то здесь при чем? Пускай за долги изымают имущество Горбачева и его министров, сажают их в долговую тюрьму.

Во-вторых, вопрос чисто практический. Платить по долгам было нечем. Как можно было принимать на себя невыполнимые обязательства?

«Естественно, можно было объявить Внешэкономбанк банкротом», что значило бы признать банкротство самого государства, признает Нечаев.

Но делать этого было никак нельзя! Не то что спустя всего несколько лет, в 1998-м, перед бурным экономическим ростом.

Тогда бы российское государство, вероятно, потеряло доверие и лишилось щедрых кредитов от МВФ и западных государств, возражали гайдаровцы.

Но ведь это та же самая логика Горбачева–Понци: брать новые кредиты для погашения старых. Гайдаровское правительство продолжило популистский курс перестройки и, после всей жесткой критики старого режима, не заметило в этом ничего опасного и нелиберального.

Надо сказать, что расчет поначалу сработал, как всякая пирамида: взяв на себя формально невозможную ношу долгов и таким образом выслужившись перед кредиторами, уже весной правительство успешно договорилось об отстрочке и вместо 20 миллиардов долга обязывалось выплатить всего лишь 1,5 миллиарда в 1992 году.

Тогда же МВФ согласился дать в долг России еще 24 миллиарда долларов. Правда, первый обещанный миллиард поступил на счет лишь в ноябре. Такая нерасторопность сильно огорчила реформаторов.

Нечаев даже обвинил МВФ в срыве укрепления рубля и либеральных реформ:

«Я могу уверенно заявить, что если бы обещанные 24 миллиарда долларов реально поступили в Россию в 1992 году, реформа... завершилась бы полным успехом».

Это не только удивительная наглость со стороны попрошайки — громко трясти кружкой с монетками и требовать от благотворителя денег на манер «вынь да полож» (не говоря уж о том, что сам «благотворитель» весьма сомнительный и распоряжается чужими деньгами). Это, помимо советского хамства, великая глупость.

Насколько щедрые западные подачки и кредиты государству помогли российской экономике подняться с колен, можно судить по темпам инфляции и уровню жизни масс в 90-е.

Нигде еще перекачка денег из-за рубежа в карманы местной бюрократии не приводила к экономическому росту. Взять хотя бы африканские страны, которым Запад помогает десятки дет, оплачивая местных диктаторов-людоедов и угнетение масс.

Не нравится Африка? Возьмите план Маршалла: страны, получившие больше всего денег американских налогоплательщиков (среди них Британия, Австрия, Греция), развивались медленнее, чем те, которые получили меньше «помощи» (прежде всего, Западная Германия, тратившая американские деньги на репарации и успешно поднявшаяся из пепла только благодаря либеральным реформам Эрхарда, пока субсидируемые правительства других стран занимались детским популизмом).

Россия 90-х — еще один замечательный пример в этом ряду. Как только иностранная помощь прекратилась с назначением Примакова премьером, власть получила серьезный стимул к настоящей либерализации экономики, что и произошло в начале 2000-х.

Нечаев считает, что основа государственной пирамиды ГКО была заложена Черномырдиным. Формально это так, но долговую пирамиду в новой России начала строить именно гайдаровская команда, чья практика заимствований, без надежды когда-либо расплатиться по долгам, потом была бодро подхвачена и становилась все более авантюрной. В результате краха в августе 1998-го, пишет Нечаев, «под обломками оказались похороненными и начавшийся экономический рост, и финансовая стабилизация, и имидж России в финансовом мире, а главное — уровень жизни населения и нарождавшийся средний класс». Запишите все эти преступления смело на счет, прежде всего, порочной практики гайдаровского правительства, развитой до логического и финансового предела.

Но не надо думать, что правительство не пыталось оплатить те же полтора миллиарда за 1992 год «своими» силами — то есть, выжимая валютную выручку из предприниматей-экспортеров. Еще как пыталось! Обо всех варварстких практиках валютного грабежа при Гайдаре расскажу в другой раз. Однако сам факт этого вида грабежа и жестких ограничений внешней торговли был продиктован именно взятыми на себя советскими долгами.

Не было ничего страшного в признании нового государства банкротом, коим оно было по факту, и отказе выплачивать долги старого режима в конце 1991 года. Одновременно банкротство пришлось бы объявить (почти) всем остальным республикам. При полной свободе торговли каждое отдельное предприятие могло бы просить и брать кредиты за рубежом, минуя бюрократические кабинеты.

Иностранные инвестиции и кредиты, безусловно, нужны были постсоветсткой экономике как воздух. Но лучшим способом привлечь их было бы легкое налоговое бремя, низкая инфляция, отсутствие регуляций, обеспечение элементарной защиты частной собственности. Правительство делало все, чтобы отпугнуть иностранных инвесторов. Заботилось оно только о кредитах для себя самого, чтобы растаскивать эти деньги по карманам чиновников, банкиров и крупного бизнеса.

См.: Нечаев А. «Россия на переломе»