Русская православная церковь/детей в неволе пытают средневековыми пытками

Православная церковь растит детей в неволе и истязает их средневековыми пытками

Русская православная церковь год за годом все глубже проникает во все сферы общественной жизни, уделяя особое внимание вопросам морали и воспитания молодежи.

Однако в самой РПЦ регулярно происходят действительно жуткие вещи: в ее приютах на положении рабов живут дети без документов, их обучают по средневековым законам, пытают и морят голодом. За безопасность церковных заведений отвечают бывшие сотрудники силовых структур, готовые на все ради сокрытия их тайн, а новые монастыри и приходы становятся источниками многомиллиардных доходов.

«Лента.ру» нашла свидетельства издевательств над детьми в церковных приютах, выяснила, на чем РПЦ зарабатывает колоссальные деньги и кто охраняет этот бизнес, а также узнала, почему высшее духовенство так боится любых перемен в жизни общества.

I РАБЫ БОЖЬИ

Православная церковь растит детей в неволе и истязает их средневековыми пытками

У православных слово «ортодокс» ассоциируется исключительно с иудеями. Хотя во всем мире Orthodoxe обозначает именно православного. Это слово используют в научной, теологической, военной литературе, его печатают на жетонах военнослужащих — и никакого двоякого толкования оно не вызывает, никто не перепутает иудея и христианина.

И только в философии это слово имеет другое, уничижительное значение. Так называют людей, слепо использующих давно отвергнутые всем научным миром догматы, причем отвергнутые доказательным путем.

А еще в разговорах о Русской православной церкви теологи всего мира используют неформальный, но очень точный оборот:

Рабоче-крестьянская красная церковь Эти четыре слова полностью обнажают подоплеку всех тех процессов, что происходят в РПЦ последние 30 лет — с момента ее воскрешения.

I. Мосейцево В истории ключевые вехи часто несут имя географического объекта. Таковы греческое местечко Марафон, палестинский город Вифлеем и аравийская Мекка.

В современной истории РПЦ таким географическим объектом стало небольшое село Мосейцево Ростовского района Ярославской области. В воцерковленных кругах его стараются не упоминать — кажется, просто пытаясь вычеркнуть из памяти случившуюся здесь историю и надеясь, что она побыстрее забудется.

В субботу, 22 ноября 2014 года, в одном из домов этого села было обнаружено тело 13-летней девочки Тани.

Судя по материалам уголовного дела, в полицию обратилась местный фельдшер. Позже на допросе в качестве свидетеля она расскажет об обстоятельствах страшной находки:

«Днем ко мне домой пришла Любимова Л.П. и сказала, что ее дочь Таня упала и вроде как не дышит. Я сразу схватила укладку первой помощи и пошла к их дому на улице Труда, но по пути Любимова сообщила мне, что уже переодела дочь в погребальное платье. Меня это насторожило, ведь сначала Любимова сказала, что девочке нужна медицинская помощь. В доме я обнаружила, что девочка лежит на кровати, уже обмытая и переодетая во все чистое, с повязанным на голову платком. Левый глаз приоткрыт, и под ним на лице — четко различаемая гематома размерами два на два сантиметра. Других детей в доме видно не было, и я спросила Любимову, где остальные девочки. Она проигнорировала мой вопрос, а когда я его повторила, сказала что-то типа „Я не буду отвечать“. А на вопрос, что произошло, Любимова ответила: „Видимо, она болела“. Хотя там на лице синяки были. Любимова попросила меня выдать справку о смерти, так как надо похоронить девочку без проблем, но я отказалась и настояла, чтобы вызвали полицию, так как, во-первых, налицо были явные признаки насильственной смерти; во-вторых, умершей была несовершеннолетняя, и причина смерти оставалась неясной; и, в-третьих, слова и поведение Любимовой вызывали у меня подозрения: она говорила, что Таня болела, но травмы были больше похожи на следы побоев. Кроме того, на теле были видны следы алиментарной кахексии». Кахексия в переводе с медицинского — истощение. Алиментарная — то есть из-за недоедания. Девочка была не просто тощая — детей в таком состоянии мы чаще всего видим на фотографиях из немецких лагерей смерти.

Ее тело забрали в морг и, как того требует закон, срочно провели вскрытие. По его результатам следователи немедленно возбудили уголовное дело, и в дом 67 на улице Труда в поселке Мосейцево выехала следственно-оперативная группа. Изымали все, потому что эксперты дали однозначное и категорическое заключение: причиной смерти Тани стала тяжелейшая черепно-мозговая травма, вызванная не менее чем шестью ударами по разным частям головы. Кроме того, на теле были обнаружены побои разной степени давности — от двух месяцев до нескольких часов. Но особенно врачей впечатлил ожог на внутренней части рта — такой случайно получить невозможно.

— Нам было известно, что у Тани пять сестер. Очень быстро мы установили, что все они — удочеренные: в доме была обнаружена папка с решением суда и по два экземпляра свидетельств о рождении — на фамилию, имя и отчество, данные при рождении, и на новые, полученные уже после обретения семьи. Все девочки стали Любимовы, все — Михайловны, — рассказывает следователь по особо важным делам Следственного управления СКР по Ярославской области, капитан юстиции Геннадий Бобров. — Но самих девочек в доме не было, и мать, гражданка Любимова Людмила Павловна, категорически отказалась говорить, где они. А по поводу погибшей Тани рассказала, что девочка по собственной неосторожности упала в погреб и, видимо, тогда же получила ту самую травму. Правда, это не объясняло, откуда у ребенка переломы свода черепа в шести местах.

Матушку Любимову решено было задержать — она явно лгала следствию. А девочек стали искать. Только полтора дня спустя их нашли сотрудники местного отдела по делам несовершеннолетних и уголовного розыска. Всех их попрятали по разным местам: одна была в другом доме в Мосейцево, остальные — кто в Ивановской области, кто в деревне Голузино, кто в Закобякино — там везде были дома, принадлежащие приюту Любимовой.

— Всех девочек спрашивали, кто их мама, и все говорили — матушка Людмила (Любимова), — рассказывает Бобров. — Но спустя несколько дней внезапно выяснилось, что по документам у одной девочки мамой числится гражданка Семенова, у еще двух — гражданка Гусманова. Но все дети продолжали утверждать: наша мама — Людмила. И еще — мы же допросы начинали вообще вслепую, ничего не зная, просто спрашивали детей, что произошло с Таней. Они спокойно отвечали — но нас всех начинала бить дрожь. Вот в такие моменты понимаешь, как же хорошо, что закон ограничивает время допроса несовершеннолетних — не из-за них, детей, а из-за нас, взрослых.

Видеозапись первых допросов детей пугает настолько, что Стивен Кинг точно вышел бы покурить за дверь:

«- Верочка, скажи, ты не знаешь, что произошло с Таней? — Знаю, она умерла… (быстро поправляется) Ее Бог забрал. — А перед этим она тебе ни на что не жаловалась? — Жаловалась, она же несколько дней лежала, потому что у нее голова болела. — А почему у нее голова болела? — Потому что она горчицу есть не хотела… — Какую горчицу? В смысле — есть не хотела… — Чтобы не болеть и хорошо расти, надо каждый день горчицу есть, по две столовые ложки. Матушка Раиса ей горчицу дала, а Таня ее есть отказалась. И тогда матушка Раиса с матушкой Людмилой ее наказали. — А как наказали? — А как всегда, ее палками побили. — Как побили палками? (вопрос явно задан от неожиданности, но девочка совершенно спокойно начинает на него отвечать) — А как обычно — велели принести ее палку, матушка Раиса села на печь и стала ее бить. А потом еще кипятку в рот налила. — Верочка, а что такое „ее палка“? — Ну палка. Обычная такая… У нас у каждой они есть. — И как вы их отличаете? — А они же подписаны. Вот на моей розовым фломастером написано „Вера“. А у Тани красным написано „Татиана“. Так и отличаем. — А опиши, пожалуйста, палку. — Ну, белая такая, ровная и круглая, как черенок от лопаты (Вера сводит вместе большой и указательный палец, словно знак „Окей“), но потоньше. А длина (она разводит руки в стороны) примерно вот такая. — А кого еще горчицей кормили? Вот тебе давали? — Конечно. (пауза) Нам всем давали. Матушки давали. Два раза. Только мы ее не любили, она невкусная. Но лучше съесть, потому что иначе ее с кашей смешают, и вообще невкусно будет. — А кто из… матушек (опрашивающий явно произносит это слово через силу) давал? — А все давали. Кто обедом кормил, тот и давал… И матушка Раиса, и матушка Галина, и матушка Людмила. А, вот еще вспомнила: перед тем как Таня заболела, она есть горчицу отказалась, так матушка Раиса ей силой ложку в рот засунула. Танечка давиться начала, и матушка Раиса чайник с плиты взяла и ей в рот воды налила. Таня потом сильно плакала, и ей пришлось вечером дополнительные земные поклоны бить — за ослушание». На момент допроса Вере еще не исполнилось семи лет. Матушке Людмиле (Любимовой) было 67. Матушке Галине (Гузель Семеновой) — 55. Матушке Раисе (Рифе Гусмановой) — 56.

Все до одной девочки дали одинаковые показания и говорили о происходящем так, будто удивлены расспросами о таких естественных вещах. А через пару дней спрашивали воспитателей реабилитационного центра, почему им вместо горчицы дают какие-то вкусные таблетки.

Дело было в 2014 году. В XXI веке. В Центральной России — в 180 километрах к северо-востоку от Москвы…

Гусманову задержали после допроса девочек, вечером 24 ноября. Когда сотрудники СКР пришли к ней в Мосейцево, она была в котельной. В топке пылал жаркий огонь — там вперемешку с дровами горели гладкие палки, похожие на черенки от лопат, только тоньше. Потом в золе эксперты обнаружат множество обгоревших тряпок со следами крови, сгоревшие бумаги и следы красящих веществ. Идентифицировать их не удастся — очищающий огонь смешает все.

— У всех этих женщин отличный аналитический ум, — вспоминает следователь Бобров. — А еще высшее техническое образование: Людмила Павловна окончила физико-математический факультет и перед пенсией работала в совместной российско-швейцарской фирме. Семенова и Гусманова всю жизнь трудились в нефтянке.

Они утверждали, что девочки не просто несмышленые — что они недоразвитые. Но здесь сильно прогадали: закон требует, чтобы перед усыновлением все дети проходили тщательную диспансеризацию и чтобы такая же диспансеризация проводилась при поступлении в реабилитационный центр. То есть еще до начала допросов. Потом по ходатайству адвокатов результаты сравнили эксперты. И опровергли заявления обвиняемых. Правда, сразу скажу: все врачи, особенно гинекологи, отметили безумную антисанитарию в состоянии девочек. А психологи сделали вывод: это следствие исковерканного воспитания.

II. Социальный приют В конце 1990-х годов москвичка Людмила Павловна Любимова, вышедшая на пенсию, вырастившая дочь и даже поднявшая внуков, внезапно стала очень набожной. Она полюбила Никитский мужской монастырь в Переславль-Залесском и стала ездить туда в свободное время, оставив столичную квартиру наследникам. Ее духовником стал настоятель монастыря архимандрит Димитрий (в миру — Алексей Михайлович Храмцов). Таких женщин, как Людмила Павловна, у него было несколько.

В начале 2000-х Людмила Павловна внезапно создает Любимовский приют милосердия (юридический адрес — село Любимово Ростовского района Ярославской области, отсюда и название). Формально — для оказания помощи попавшим в трудную жизненную ситуацию, но фактически приют получает несколько домов и гектаров земли под индивидуальное жилищное строительство и для личного подсобного хозяйства. В результате все «попавшие в трудную жизненную ситуацию» и обратившиеся в монастырь направляются в эти богоугодные заведения. А там трудятся на благо Господа: встают в шесть утра и с молитвою отправляются пасти коров и коз, выращивать картофель и прочие сельхозкультуры, печь хлеб и просвирки, квасить капусту, собирать грибы и ягоды, ухаживать за садами. За свою работу они, конечно же, не получают ни копейки. Зато в распорядке дня — обязательные молитвы, отбитие земных поклонов перед иконами, размышления о греховности земной жизни и индивидуальных грехах каждого.

Абсолютно вся продукция этого приюта отправлялась в монастырь: овощи и фрукты, квашеная капуста, консервированные грибы и ягоды, компоты и морсы… Все то, чем живут монахи и излишки чего они меняют на деньги.

Такие же приюты создают несколько других женщин. Всех их отличает высшее образование, аналитический ум, практичность, преклонный возраст, отсутствие греховной менструации, высокая набожность и безоговорочное подчинение отцу Димитрию. То есть это женщины, которым по канонам позволено входить в алтарь. Правда, не все приюты получают юридический статус — некоторые никаких бумаг не имеют, хотя у них есть и свои бланки, и своя печать, а высшие чины РПЦ пишут письма с просьбами выделить им пустующие дома и участки.

В 2002 году матушка Людмила берет опекунство над восемью сиротами и забирает их из детского дома. Процедура проходит почти в соответствии с законом: женщина подала документы, предоставила характеристики, некоторое время навещала избранных сиротинок (сплошь девочек) — и получила соответствующее решение суда. Отступление от государственных требований только одно: формально она одинока, то есть у нее нет мужа. Но суд этого противоречия не замечает.

Опекунство позволяет женщине получать деньги от государства на содержание детей. Но уже в тот момент епископат РПЦ начинает говорить, что это — неправославный метод. В феврале 2017 года Архиерейский Собор прямо запишет в программном документе «Об отношении Православной церкви к сиротам»: опекунство — не наш метод. Только усыновление православными!

Но еще в 2005 году Любимова обращается в суд с заявлением об удочерении всех опекаемых ею восьми дочерей. Суд вынужден дать согласие, но с учетом возраста отказывает в усыновлении восьми девочек, и Людмила Павловна становится приемной матерью шести. А уже на следующий день в тот же суд поступает ходатайство об усыновлении двух оставшихся — от православной башкирки Рифы Гусмановой (матушки Раисы) и ярославки Гузели Семеновой (матушки Галины). Обе, по странному совпадению, учредительницы таких же приютов и духовные чада отца Димитрия. Суд в кратчайшие сроки удовлетворяет оба заявления, но впоследствии все восемь удочеренных девочек называли матерью именно Любимову.

Таким образом, в свои 62 года Любимова становится многодетной матерью — со всеми причитающимися льготами.

А приют продолжает работать. Там оказываются многодетные матери со своими детьми, больные, алкоголики, бездомные. По словам жителей села, на участках порой работало до 30 человек. Примерно треть из них — дети.

Всеми руководила и показывала пример матушка Людмила. Помогали ей матушка Галина и матушка Раиса. Причем территориально принадлежащая приюту недвижимость обнаружена была не только в Ярославской, но и в соседней Ивановской области — там, где следователи СКР после смерти Тани нашли спрятанных девочек. Никакой бухгалтерской или иной отчетности в государственные органы приют не сдавал, но грузовики с продукцией еженедельно отправлялись в монастырь.

«Весной нас наказывали в бане, что во дворе дома в Мосейцево стояла, но летом и осенью она заполнялась картошкой, поэтому лавку для наказаний принесли в дом. А в июле матушка Раиса брала нас, и мы шли в лес резать прутья на весь год. Они потом замачивались в специальном ведре, и нас этими прутьями наказывали», — такие показания дали все бывшие дочери Любимовой, Семеновой и Гусмановой. Они тогда еще не знали слова «розги».

— Все дочери наших женщин проходили домашнее обучение, — рассказывает следователь Бобров. — В школу ездили только на контрольные работы и на экзамены. И обязательно — в сопровождении взрослых. Те сидели с ними в классе — ведь закон этого не запрещает. Но в ходе расследования выяснилось, что принимавшие экзамены учителя в какой-то момент выходили из класса, и в это время все задачи и упражнения быстро делали матушка Людмила и матушка Раиса. И получалось, что девочки чуть ли не отличницы. Во всяком случае, в пример окружающим их ставили. Уже потом, когда детей забрали в реабилитационный центр, выяснилось: они отстают по всем предметам минимум на год, а то и на два. Хотя все до одной, включая погибшую Таню, буквально на коленях умоляли матушку Людмилу разрешить им ходить в школу. В первую очередь потому, что они многого не понимают, ведь объяснить некому. Но им запрещали. Знаете, почему? Говорили, что односельчане ловят православных детей на улице и отрубают им головы.

По показаниям девочек, эту фразу им повторяли неоднократно на протяжении 2011–2014 годов. XXI век. Центр России, 180 километров от Москвы.

А тем временем такие же приюты создаются по всей России, и обязательно под покровительством РПЦ. Возглавляющие их женщины всегда одиноки. Только в Ярославской области известно о 12 подобных приютах и двух православных общинах, где живут и трудятся во славу Божию кузнецы и столяры. А у Николаевского монастыря даже есть своя вотчина — деревня Герасимово.

III. Добрая такая книга Самой главной книгой, по которой с благословления отца Димитрия жил приют матушки Людмилы, был «Домострой».

Это сейчас в энциклопедиях пишут, что «Домострой» — выдающийся памятник русской словесности XVI века, рассказывающий о быте крестьянской Руси. В советские годы его характеризовали иначе: образец косности Церкви, лишающий крестьян права самостоятельно мыслить, делающий женщину полностью бесправной и предрешавший массовый голод, ведь вести сельское хозяйство крестьяне были обязаны по писанным правилам, а не в соответствии с реальными погодными условиями. До 1991 года эта книга была запрещена к переизданию, причем, по некоторым данным, неофициальный запрет ввели еще в 1861 году, одновременно с отменой крепостного права. Сейчас ее купить легко — самый дешевый экземпляр стоит всего 1 461 рубль.

«Домострой» определял, что женщина — ничто, поскольку она «не раб и не господин». За серьезные провинности женщину предписывалось раздеть донага и до крови сечь «дураком» — специальной плеткой из сплетенных кожаных ремней.

«Жены мужей своих вопрошают о строгом порядке, о том, как душу спасти, Богу и мужу угодить и дом свой получше устроить. И во всем покоряться мужу. А в гости ходить и к себе приглашать и пересылаться только с кем разрешит муж. А увидит муж, что у жены непорядок…, сумел бы свою жену наставлять да учить полезным советом; …но если жена науке такой, наставлению не последует и того всего не исполняет, и сама ничего из этого не знает, и слуг не учит, должен муж жену свою наказывать, вразумлять ее страхом наедине… Плетью же, наказывая, бить страшно и здорово, если вина велика». Именно в «Домострое» прописано, что женщин за убийство мужа надо живыми закапывать в землю «всем миром».

В Мосейцево и в других подобных приютах жили по «Домострою», но с коррективами. И правки с благословления отца Димитрия матушки вносили по своему разумению.

Из материалов уголовного дела:

«Распорядок дня был всегда один и тот же. Он немного менялся, когда приезжала комиссия или милиция. Когда же комиссия не ожидалась, он был следующим: просыпались в шесть утра, шли управляться со скотиной: кормили, поили, выводили, чистили навоз. Потом шли домой, читали молитвы из Молитвослова, делали поклоны. Поклоны выполнялись следующим образом: ладони прикладывались к затылку, локти разводились в стороны, в таком положении мы вставали на колени и, сгибаясь вперед корпусом, касались лбом пола. Таких поклонов делали много, отказаться было нельзя, иначе матушка Раиса начинала ругать и таскать за волосы. В последнее время уроками не занимались. После обеда, когда матушка Раиса ложилась спать, мыли грязную посуду, которой было очень много, так как матушки из молока делали простоквашу для монастыря и другую молочку, в том числе сметану и творог. После мытья посуды, ближе к вечеру, шли управляться со скотиной. После читали правила-молитвы и били поклоны до трех часов ночи. На ночь Лизе и Тане, а также иногда другим девочкам связывали руки, делали это матушка Людмила и матушка Раиса. Они считали, что девочки занимаются блудом, те это отрицали, но им не верили. В обед и ужин нам давали горчицу, в каше и на хлебе, а перед сном разводили горчицу в полчашки воды, и ее надо было пить. Когда приезжали комиссии, распорядок менялся: мы в эти дни не делали поклоны, спали до восьми утра, не работали, играли и нормально питались. И могли рисовать сколько угодно. Со взрослыми мужчинами и с мальчиками нам общаться было вообще нельзя, и если кто проходил мимо, мы должны были уходить в дом. И не смотреть на них». При обыске в Мосейцево был обнаружен листок формата А4 с распорядком дня.

Пробуждение детей в 7 час. 00 минут, с крещением и молитвами, исполнение поклонов. Обязательное и систематическое исполнение детьми молитв, послушания и поклонов. Занятия с детьми на религиозные темы, церковно-славянская азбука. Распорядок дня предполагает обязательный ежедневный труд детей. А еще там указано, когда и каким образом дети должны выполнять религиозные обряды. А воспитателям запрещается прививать детям понятия из мирской жизни. «Детей воспитывать в молитве, занятиях, труде, без молитвы ни одного дела не начинать, следить за поведением детей, корректировать их поведение». IV. Монастырские дети История Мосейцево — далеко не первый скандал с «благословленным» издевательством над детьми. Такие случаи происходят каждый год, но очень быстро гаснут на местном уровне, не выходя на уровень федеральный. Исключений очень мало. Например, наделавший немало шума побег Валентины Перовой и Ксении Головченко из Свято-Боголюбского женского монастыря. Сейчас в сети сложно найти следы этой истории, но в 2009 году она гремела по всем федеральным каналам. Правда, уже через пару дней судьба двух девочек словно канула в Лету.

16-летняя Валентина Перова и 17-летняя Ксения Головченко преодолели полторы сотни километров и обратились в полицию, откуда их заявление переадресовали в прокуратуру.

Девочки жаловались на незаконное лишение свободы и издевательства. По их словам, детей в возрасте от двух до семнадцати лет морили голодом, ставили на колени на просо, заставляли бить земные поклоны до двух часов ночи, а уже в половине пятого поднимали и отправляли трудиться в поле. За малейшие провинности, даже вполне невинные, мальчиков и девочек били ремнями, заставляя вслух считать удары. Доходило до семидесяти. Непокорных запирали в затвор на втором этаже коровника и неделями держали там на хлебе и сухарях. На ночь девочек могли привязывать к кроватям. Часто запястья стирались от веревок в кровь, но никакой медицинской помощи они не получали.

Спустя год, в октябре 2010-го, из того же монастыря сбежала еще одна группа воспитанниц, и все они описывали свою жизнь абсолютно так же.

Прокуратура провела проверку и даже возбудила уголовное дело (тогда Следственный комитет еще был при прокуратуре РФ), но когда шум утих — дело это прекратили. За отсутствием состава преступления.

— На следователя и руководство следственного управления оказывалось очень серьезное давление, — рассказывает бывший сотрудник прокуратуры Владимирской области. — Были и обращения воцерковленной общественности, и личные аудиенции у князей Церкви, и намеки со стороны светских властей, и даже шантаж: обещание задержать выделение жилья следователям. Было много личных подходов к сотрудникам СКП (Следственный комитет при прокуратуре — так тогда назывался нынешний СКР). Были звонки из Москвы…

В итоге родился компромисс: состава преступления не нашли, но выявили очень много нарушений, которые должны были исправить на федеральном уровне. Соответствующая бумага ушла в Москву, где очень быстро потерялась. Причем на уровне аппарата Уполномоченного по правам детей и в Государственной Думе.

В одном из федеральных архивов нашлась копия той самой справки. Описание нарушений, выявленных в Свято-Боголюбском монастыре, занимает четыре страницы мелким шрифтом. Вот только некоторые из них.

Устав монастыря позволял создавать образовательные учреждения в соответствии с требованиями российского законодательства. И там были специальные школы, вот только они не были официально зарегистрированы. Обучение в них вели священнослужители либо старшие дети, причем не по учебникам, а по церковным книгам. Экзамены сдавали экстерном в местной сельской школе, но учителя в это время выходили из класса, оставляя детей наедине с сопровождавшими матушками. В результате все образование оказывалось фикцией.

В монастыре фактически был создан приют, где с 2004 года находились от 38 до 60 детей. Большинство, по бумагам, оставили там родители, но их годами никто не навещал. Полтора десятка мальчиков и девочек на поверку оказались сиротами. Семейный кодекс требует, чтобы таких детей направляли в детские дома, а в дальнейшем передавали на усыновление или под надзор органов опеки и попечительства. Но руководство монастыря не только этого не делало, но и сознательно игнорировало требования закона, чем нарушало статью 122 Семейного Кодекса РФ.

Ни один ребенок в монастыре по достижении 14-летнего возраста не получал паспорт, то есть выпадал из поля зрения органов внутренних дел. Ни на одного из сирот не оформлялась пенсия по случаю утраты кормильца. Ни один не получал предусмотренных законом алиментов. Имущество большинства детей оказалось неучтенным. Правда, по словам бывшего сотрудника Владимирской прокуратуры, квартиры детей могли быть проданы, а деньги исчезли в неизвестном направлении. Однако из-за отсутствия каких-либо бумаг установить это было невозможно.

В нарушение Федерального закона «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации» ни один ребенок не имел амбулаторной карты в районных поликлиниках, ни на одного не были оформлены полисы ОМС.

Авторы справки приходили к выводу, что служители монастыря в силу собственных религиозных убеждений отказывались от уcтановленных государством социальных и правовых гарантий для детей.

— Понимаете, их искусственно делали рабами, — говорит бывший сотрудник Владимирской прокуратуры. — Даже сбежав из монастыря, они оказывались никем: нет ни паспорта, ни полиса ОМС, вообще никаких следов в документах РФ. Даже свидетельства о рождении в монастыре отсутствовали. Послушникам просто некуда было деваться — они были обречены служить. Не Богу — духовенству.

Разгоревшийся после побега девочек скандал привлек огромное внимание: в монастыре были комиссии уполномоченного по правам детей, уполномоченного по правам человека, Общественной палаты, Московской патриархии и множества фондов.

Правда, в результате митрополит Владимирский и Суздальский Евлогий (в миру — Юрий Васильевич Смирнов, 1937 года рождения, бывший иподиакон Патриарха Алексия Первого) в 2014 году стал доктором богословия, защитив диссертацию на тему «Православное монашество в служении Миру и Богу», а в 2017 году получил титул почетного гражданина Владимирской области.

Настоятель монастыря отец Петр (Кучер) был признан старцем, хотя многие говорят, что он младостарец (или лжестарец) — то есть священник, создавший собственный культ, отличный от канонического православного, по сути — раскольник. В 2010 году он был отправлен на покой с почтением и благодарностью — сразу после второго, а по некоторым данным, пятого массового побега детей из Свято-Боголюбского приюта. При этом отец Петр — страстный поклонник одновременно и «царя-искупителя» Николая II, и генералиссимуса Иосифа Сталина, главный борец с ИНН и паспортами как содержащими антихристианскую символику и главный противник светской власти. Он, кстати, родился на юго-востоке Украины.

Близкие к архимандриту Петру люди пересказывали его любимую застольную историю — о том, как в его кабинете сотрудника военной контрразведки навытяжку стоял легендарный капитан третьего ранга Александр Маринеско, которого он допрашивал о непартийном поведении. Но, согласно официальной биографии Петра Петровича Кучера, был призван на фронт в 1943 году в артиллерийские войска и дослужился до сержанта, а затем был переведен в морскую пехоту, откуда демобилизовался в 1950 году в звании майора. Смущает в этом скачок от рядового до майора всего за семь лет вкупе с официальным перечнем его наград, но проверить эти данные не представляется возможным. Хотя безнаказанность майора Кучера в воцерковленный период его жизни заставляет верить именно в факт службы в НКВД, и уж никак не в морской пехоте. Но стоит задуматься: если в одном только Свято-Боголюбском монастыре удалось найти 47 детей без документов, получается интересная цифра: в 2008 году в России было около 900 монастырей, а в конце 2017 года — 1010. Это значит, что в масштабах страны число таких детей может достигать десятков тысяч.

А еще выявленные в приютах Владимирской области нарушения как две капли воды похожи на материалы уголовного дела по Мосейцево Ярославской области. А изменения в законодательство, о которых еще в 2009 году говорили в прокуратуре, по-прежнему не внесены. И в 2018 году церковные дома призрения работают точно так же. Хотя их стало меньше — с 2017 года РПЦ декларировала приоритет усыновления. Но и в семьях с приемными детьми обращаются также — по «Домострою».

V. Секта В РПЦ про Мосейцево хотят забыть, как в свое время забыли про Свято-Боголюбский приют. А если и вынуждены говорить — то исключительно как о секте.

— В Мосейцево Русская православная церковь столкнулась с организацией, которая имеет все признаки сектантства, — считает профессор Свято-Тихоновского православного гуманитарного университета, заведующий кафедрой сектоведения Александр Дворкин. — Ведь тоталитарная секта — особого рода организация, главный смысл существования которой — власть и деньги для руководства и ближайшего его окружения. Но к православию Мосейцево имеет мало отношения.

По словам Дворкина, Мосейцево — это закрытое сообщество, в котором есть лидер, есть девочки, которых эксплуатировали, есть абсолютизация лидера организации — этих женщин, отца Димитрия. «Они же в местный приход не ходили, а ездили к какому-то младостарцу, вокруг которого сложились нездоровые отношения», — объясняет он и подчеркивает, что речь идет именно о секте.

— У нас есть ряд приходов и монастырей, в которых сложились сектантские отношения, где лидер противопоставляет себя Церкви. Часть из них разорвала общение с РПЦ, а часть общин остается, потому что понимает: им это выгодно. Но даже Синод несколько лет назад принял постановление о младостарчестве, признав опасность таких приходов. В жизни сложно иногда провести четкие границы — где уже сложилась секта, а где она только формируется. Тем не менее в Мосейцево, несомненно, мы имеем дело с определенными псевдоправославными сектантскими отношениями, — настаивает профессор.

Но в ходе следствия правоохранительные органы никаких классических форм сектантства не обнаружили, а матушки категорически отрицали свою причастность к сектам. Результаты проведенного внутри РПЦ разбирательства неизвестны, но отец Димитрий продолжает служить и остается духовником многих других женщин — хозяек формальных и неформальных приютов.

При этом архимандрит Димитрий известен как ярый последователь другого православного старца — архимандрита Наума, до своей смерти бывшего духовником Троице-Сергиевой лавры. Это одна из самых почитаемых и одновременно самых мрачных фигур РПЦ. Суть жизни этих двоих — в одной цитате из Библии, которую оба так любят повторять:

«Аще любит Господь кого, того наказует, биет всякого сына, его же приемлет» (Из послания апостола Павла к евреям, глава 6, стих 12). В переводе на современный русский язык: «Ибо Господь кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает». Архимандрит Наум считался одним из самых популярных старцев РПЦ, хотя формально никаких постов в высшем руководстве не занимал. Более того, именно он разработал специальную методику воспитания детей Божьих. Как полагал он сам — на основе православного вероучения, хотя теологи предпочитают говорить об искаженных личностных представлениях.

Стоит ли напоминать, что методика эта представляет собой полную противоположность Конституции и светским законам России.

Согласно старцу Науму, саморазвитие ребенка должно быть сведено к минимуму, а светское образование ему противопоказано. Взамен мальчики должны с младых ногтей осваивать чины церковного служителя, а девочки — готовиться пойти в монахини.

Дети наравне со взрослыми должны рано вставать на молитвенные правила, безотказно участвовать в богослужении и оправлении чина. Профессии богоугодны только те, что упоминаются в Библии, в жизни же востребованы лишь архаичные ремесла по заветам дедов и прадедов. Телевидение и интернет — от диавола, они расслабляют ум и веру. Космос — территория, Богом для людей закрытая.

Младенец должен изначально знать, что мир делится лишь на православных верующих и грешников — всех остальных. Медицина противоречит Божьему правилу, ничего, кроме плацебо и шизофрении, не содержит. Житейский опыт православного верующего исцеляет лучше любого дипломированного врача, но главный лекарь — Господь, и только в его руках находятся судьбы сынов его. Причина любой хвори — не вирусы или бактерии, а дурные поступки, и болезнь — Божье наказание. Поликлиника и больница — порождения греховодные, они отрицают Бога в основе своей.

Средства правильного воспитания придуманы нашими благочестивыми предками и изложены в «Домострое». А это, как известно, физическое наказание любыми освященными и благословленными предметами.

«Методика старца Наума — единственно верная в нашем мире. Это будущее земной цивилизации. Согласно концепции отца Наума, человечество спасается лишь обращением к божеству чистых и непорочных душ в аспекте отказа от родовой жизни, сохраняющих девство и полностью посвящающих себя службе церковной организации», — мягко трактуют его наставления современные отечественные теологи.

Но светские ученые дают методике старца Наума совсем другое объяснение: она вынужденная, ведь ее автор по сей день остается одним из выдающихся лидеров особой структуры внутри РПЦ, стремящейся победить огромный кадровый голод, пусть и крайними мерами. Любой вошедший в храм ребенок должен в храме остаться и всю жизнь положить на служение Церкви. Важно понимать: не Богу, а именно Церкви. Отсюда и практика приема человека и целых семей без документов, по одной лишь вере на слово.

«Молодежь отвернулась от церкви, скоро в монастырях некому будет ухаживать за стареющими монахами, всю жизнь положившими на алтарь служения», — объяснял старец Наум.

При этом на сайте РПЦ и в официальных выступлениях Патриарха он ни разу не упоминается. И теологи говорят о нем как о младостарце. Но Господь призывает судить не по словам нашим, а по делам. А по ним получается интереснейшая картина: осуждаемый официальной Церковью младостарец служил в Троице-Сергиевой лавре в чине духовника ее братии. И он единственный из всех священников, кому разрешено было принимать православных не в церкви, а в специально построенной келье. Слово его часто перевешивало слово Патриарха, а ближайшие к Кириллу архиереи, на словах поддерживая Патриарха Московского и Всея Руси, по сути претворяют в жизнь заветы старца Наума.

Который величайшим русским в истории считал грузина Иосифа Виссарионовича Сталина.

II ЛЮДИ В ЧЕРНОМ

Как православная церковь проникает во власть и зарабатывает миллиарды

РККЦ — Рабоче-крестьянская Красная Церковь 27 лет назад, когда рухнула Советская империя и началось религиозное возрождение, в Церкви было около 6,5 тысяч приходов, причем две трети из них — на Украине. Именно тогда возникла фундаментальная проблема современной РПЦ: возрождать религию и ее институты по сути было некому. Ведь всех церковников истребили как класс, а фразу «религия — опиум для народа» цитировали все граждане СССР с понимающей улыбкой. Любимым вопросом в церкви был: «А что ж Гагарин вашего бога не видел?»

Сегодня в РПЦ больше 36 тысяч приходов, из них около 25 тысяч — в России. Число монастырей перевалило за тысячу — такого количества и до революции не было. И конца-краю этому не видно: каждый день открывается три новых прихода.

«Темпы роста колоссальные. Но хочется сказать — как раковая опухоль, — считает бывший священник отец Николай, бывший священник, ушедший из Церкви после скандала, вызванного попыткой рассказать правду о ее устройстве. — Потому что внутренняя среда ничем не подготовлена и не обеспечена. Во-первых, живая традиция той, старой Церкви уничтожена. И мы имеем дело не с реставрацией, а с реконструкцией. Мы — те, кто стоит у руководства и приходов, епископата и даже Патриархата — не из семей духовенства. И даже не из семей верующих.

Нынешняя скорость распространения РПЦ не обеспечена ни интеллектуально, ни кадрами, ни традициями — ничем. Только желанием — а давайте сделаем еще монастырек, давайте сделаем еще приход. А у руля поставим вот его — поет он больно громко. Соответственно, каковы кадры — таковы и последствия этого.

В начале 90-х годов, в период реконструкции РПЦ, на книжное православие накладывался трагический утопизм: мир катится в тартарары, существовать ему недолго, впереди третья мировая война, надо спасаться — и масса обездоленных людей из развалившихся семей повалила в монастыри в поисках если не лучшей доли, то с мыслью, где своих детей спасти от разврата, от алкоголя, от наркотиков, от проституции.

Тогда монастыри еще были такими утопическими общинами Томмазо Кампанеллы (автор «Города Солнца», по мнению В. И. Ленина, — один из предшественников научного социализма) и представляли не столько православие, сколько военный коммунизм. Люди-то все вышли из Советского Союза, имея перед глазами в качестве образца колхоз. Вот его, а не апостольскую общину, и строили.

Поэтому и получались не Божьи дома, а те же самые колхозы, только с Евангелием в руках. — Особенно ценились выходцы из Бессарабии и с юго-востока Украины. И само собой получилось, что из всех возможных православий мы начали строить крестьянское. Опять же со всеми вытекающими последствиями — с пропагандой натурального хозяйства и крестьянской культуры, а также с отказом от городской жизни. А зачем крестьянам паспорта? ИНН? Книжки? Карточки? Заграничные поездки? Крестьяне всегда жили за счет натурального хозяйства! Ну, то есть такой крестьянский практицизм.

Вот тогда и оказались заложены корни нынешних бед РПЦ — так получилось, что монастырское, черное духовенство в России традиционно наименее образованное, чем белое духовенство. Эта наша специфика, в отличие, например, от католиков: у них монахи более образованны, чем приходские священники.

С тех самых пор, с момента возрождения Церкви, люди, принявшие монашеский постриг, делают бешеную карьеру. Молниеносную. Там, где белому священнику пахать и пахать надо, служить и служить, черные могли через два года украсить себя всем, чем можно, и занять такие позиции, какие обычному священнику и не снились.

Соответственно, из грязи в князи, без образования — без соответствующей выслуги — вперед. Это опять сталинские соколы, унтер-офицеры, ставшие генералами Рабоче-крестьянской Красной армии, которые учились по принципу «взлет — посадка — готов воевать».

Это само по себе печально, но еще хуже то, что эти сталинские соколы сами стали учить новых священников — в массово открывавшихся семинариях неоткуда было взять умных педагогов с религиозными убеждениями, и туда отправляли приходских священников, которые сами были учениками „реконструкторов“» — говорит отец Николай.

Итог этого печален.

— Большинство нынешних священников не чувствуют полутонов, — говорит священник отец Михаил. Он 17 лет прослужил в разных церквях, разочаровался в РПЦ и бросил служение, вернувшись в мир. — Их образовательный ценз крайне низок, и в нем нет высшего светского образования, а высшее церковное — весьма низкого качества. Эти люди не понимают разницы между унынием и депрессией. Не понимают, что психические заболевания надо лечить таблетками, что только молитвой алкоголизм и наркоманию не вылечишь.

А вот что нынешние священники понимают прекрасно, так это финансовую выгоду от открытия очередного прихода. Ведь он становится новым звеном в сложной цепи отношений, из которых и формируется экономика церкви.

«У попа сдачи нэма…» В русском фольклоре еще с XVI века значительная часть отведена именно священникам. Причем часть не самая приятная. Достаточно вспомнить «Сказку о попе и работнике его Балде», которая, как и многие произведения Александра Сергеевича Пушкина, уходит корнями в крестьянские предания. Недаром в XXI веке Церковь практически добилась переписи этого бессмертного произведения — на «Сказку о КУПЦЕ и работнике его Балде».

Сборники народных пословиц содержат десятки высказываний вроде «Попу — куницу, дьякону — лисицу, пономарю-горюну — серого зайка, а просвирне-хлопушке — заячьи ушки», «Пузо попа бездонно, его не наполнишь», «Кто с живого и с мертвого дерет? Поп!»

Экономика современной церкви недалеко ушла от предков. Сегодня РПЦ стоит на трех китах, и исчезновение любого из них — катастрофично. Киты эти — верующие люди, перепродажа церковной атрибутики и поддержка государства.

РПЦ, как любая официально зарегистрированная в России религиозная организация, имеет льготы, но все до одной они — ключевые. Она полностью освобождена от уплаты налога на добавленную стоимость (НДС) и налога на прибыль (часть 3 статьи 149 Налогового кодекса РФ), налога на имущество (часть 27 статьи 251 НК РФ) и земельного налога (статья 395 НК РФ), а также государственных пошлин (статья 333.35 НК РФ). То есть фактически РПЦ не платит в бюджет вообще ничего.

Налоговый кодекс РФ четко оговаривает: освобождение идет только от религиозной деятельности, а вся коммерческая, даже осуществляемая РПЦ, подлежит обязательному налогообложению. Поэтому, согласно отчетам, церковь коммерческой деятельности не ведет вообще. И спорить с этим бесполезно. Правда, по словам высокопоставленного российского чиновника, на самом деле с церковью просто не хотят связываться.

«Попы сейчас входят абсолютно во все выборные органы всех этажей власти, от местных парламентов до разного рода общественных советов и наблюдательных комиссий — вплоть до министерских и федеральных. Это, конечно, правильно, но открывает им двери к руководителям любого ранга, где можно элементарно поплакаться, чтобы отозвали комиссию или закрыли глаза на выявленные недостатки. И поверьте — церковники этим пользуются. Причем по прямому указанию своего руководства», — объясняет он.

Как это ни парадоксально звучит, но государственная поддержка делает всю экономику РПЦ черной. Или серой — ведь ни один приход не подотчетен никому. Их никто не проверяет, кроме самой Церкви. И тут, как показывает многолетний опыт, рука руку моет. Более того, как в миру, так и в Церкви все убеждены: начальство все знает, и все, что происходит, делается с его (начальства) благословения.

Например, когда в 2017 году учебная комиссия Московского патриархата приехала с проверкой во Владимирскую духовную семинарию, то почти случайно выяснила: из десятка авторитетных профессоров формально на работу устроены только двое — ректор и первый проректор. А остальные много лет трудились без оформления, трудовых книжек и отчислений в Пенсионный фонд. Зарплату они получали в конвертах и думали, что так и положено. Узнав правду, пошли на поклон в Патриархию. А там сказали: пенсию будут платить те, кого ты сейчас обучил. Фактически дело спустили на тормозах. Люди поувольнялись, но пропущенные годы им никто не восполнит — ни в стаже, ни в обязательных отчислениях. И деваться этим педагогам некуда — РПЦ обладает монополией на духовное воспитание.

— Все церковное хозяйство очень специфично, — рассказывает отец Николай. — Оно устроено по сектантскому принципу. Знаете, есть такая поговорка: «у попа сдачи нэма». Наша братия не любит платить за работу. Поэтому вот это все — благословение, Христа ради, несите подарочек. Система экономических отношений заведомо криминальная — с черными и серыми зарплатами. Это развод людей на бесплатную работу, и люди к этому быстро привыкают. Можно не платить: ты же не на меня работаешь — ты на Господа Бога трудишься. Зачем тебе отпуск, зачем тебе оформление, зачем тебе зарплата?

Россияне очень удивятся, когда узнают: священники абсолютно бесправны. Да, трудовые книжки оформить на них все-таки вынудили, но они до сих пор есть далеко не у всех — в каждом храме, в каждом монастыре их выписали на необходимый минимум священнослужителей. А вот трудовых договоров нет ни у кого. Даже типовой формы не разработали. Кроме того, в РПЦ действует принцип священноначалия. Это то же самое, что единовластие в армии. Именно поэтому трудового конфликта в РПЦ нет ни одного — начальник всегда прав. А виновный всегда виновен.

Зарплата российского священника составляет от 20 до 40 тысяч рублей в месяц. Некоторые говорят, что у них удерживают НДФЛ, некоторые — что от налогов полностью освобождены. Настоятель получает куда больше, но размеры его зарплаты — тайна, покрытая мраком. Кроме того, настоятель может запускать руку в казну — мол, это на бензин, ведь езжу я по церковным делам, а это — на мобильный, я ведь говорю о проблемах прихода даже по телефону. И спорить с ним никто не может.

Причем в условиях священноначалия вопросы престижа проявляются особенно ярко. Поэтому рядовой священник никогда не купит автомобиль престижнее, чем у настоятеля; настоятель не появится на людях в часах дороже, чем у епископа; а епископ не будет обладать раритетом, коего нет у патриарха. Поэтому желание выделиться проявляется по-другому.

Маленький пример: в июне 2018 года одно из кадровых агентств разыскивало персонального повара для настоятельницы святой обители. Зарплату обещали в 90 тысяч рублей. По словам сотрудников агентства, деньги настоятельница собиралась платить свои личные. Несложно предположить, что высокопоставленная служительница культа личному повару будет отдавать не последние гроши.

— Государство же просто не рассматривает ни конфликт, ни отступление от закона в РПЦ, — объясняет отец Николай. — Поэтому зарплаты черные. В советские годы это оправдывалось тем, что была безбожная власть. А сейчас все просто привыкли и на это закрывают глаза. Власти в эти вопросы не лезут. Они и не пытаются лезть, потому что понимают: если тронуть, там такое количество дерьма скиснет!

Второй кит экономики РПЦ — перепродажа церковной атрибутики. Сюда входит многое: от продуктов, которыми торгуют в храмах и монастырях, до целых производств, заключающих договоры и государственные контракты. Себестоимость такой продукции минимальна — ее производят либо работающие бесплатно трудники, либо полностью бесправные люди, которые и пожаловаться-то никуда не могут.

А если жалуются… В общественных советах всех ведомств, в том числе МВД, Росгвардии и ФСБ, много людей в рясах, которые не только информируют о жалобах, но и могут влиять на принимаемые решения. Часто — нижайшими просьбами. И в этих просьбах им почти никто не отказывает.

В уголовном деле о гибели девочки Тани в Мосейцево зафиксировано семь хозяйств, работающих на местный Никитский монастырь. По данным следствия, работали в них те самые трудники — так называют тех, кто выполняет послушание бесплатно. Однако, по оперативным данным, у монастыря есть и другие хозяйства в Московской и Ивановской областях. Часть из них занимается изготовлением промышленных товаров.

Полученные оперативным путем данные не всегда можно проверить. Скажем, в селе Григорьково, что в нескольких километрах от Мосейцево, есть православная община. По словам местных жителей, живущие там кузнецы продавали товар на рынках и делали на заказ. Они же занимались земледелием и животноводством, а все излишки продуктов и денег шли в монастырь. Но никаких юридических или финансовых следов этого обнаружить не удалось.

Что и неудивительно, ведь сделки православные не фиксируют. Экономика Русской православной церкви в принципе остается черной. Или cерой. А значит, посчитать ее реальные объемы практически невозможно. И «выходить из сумрака» православные священнослужители не торопятся. Напротив, им выгодно быть в тени.

Село Григорьково много лет назад отдали православной общине, и живут там кузнецы. Трудятся на благо прихода, а их продукция хорошо известна в области и за ее пределами: качественная, красивая, надежная… Во время подготовки материала я случайно оказался в этом селе. Ни один из встреченных мною детей ничем не отличался от воспитанников приюта в Мосейцево: блестящие знания православной литературы и «Домостроя», а также полное неумение решить ни одну задачу из учебника третьего класса по математике. Полное незнание классической русской литературы, даже на вопросы «Кто такой Александр Сергеевич Пушкин? Кто такой Михаил Лермонтов?» ответа я так и не дождался. Зато — длинные, в пол одежды и благое убеждение, что миром правит Антихрист. А также давние и свежие загноившиеся раны на руках и ногах. Так вот — ни в одной налоговой ведомости села Григорьково просто нет. Многие слышали о православном производстве в селе Софрино — именно там делают свечи, иконы, крестики… И абсолютное большинство россиян считает, что все продающееся в церквях сделано в России, в монастырях и на производствах…

Увы, это заблуждение. Как практически во всех других сегментах мирового рынка, в производстве и продаже церковной утвари лидирует Китайская Народная Республика. В провинции Чжэцзян есть город Иу, а в нем — огромный оптовый центр, торгующий религиозными товарами, и больше половины их — православные. Оптовая партия начинается от условных 100 икон или 1000 крестиков, но закупщиков в черных рясах этот объем не смущает, тем более что таможенники и пограничники быстро и радостно реагируют на просьбу растаможить священные вещи вне очереди. Им и тянуть не надо — пошлину же не взыщешь.

На том же рынке затовариваются католические священники из самых разных стран. И из России тоже. По словам специалистов, 100 процентов четок, 80 процентов католических икон и большая часть свечей — а у католиков они особенные, в специальных пластиковых стаканчиках — сделаны в Поднебесной.

Однажды в частной беседе со мной один монах из Сергиева Посада, хвастаясь, сказал, что в России более десяти тысяч православных общин, работающих на благо Церкви. И обмолвился, что некоторые из них даже вышли на международный уровень: торгуют лесом с Китаем. И учатся у китайцев аккуратности. Даже на вырученные от работы в собственные выходные деньги закупили в Финляндии специальную технику и вот сейчас гонят ее к себе в область. Подтверждений этому я, увы, не нашел. Неофициально же мне сказали, что среди контрабандистов, гоняющих лес в Поднебесную, действительно есть несколько православных общин. Каждая из них владеет маленькой передвижной лесопилкой и никогда не доставляет неприятностей правоохранителям — в отличие от сотен других. Но и в Софрино производится много чего. Это предприятие (официальное название — художественно-производственное предприятие Русской православной церкви «Софрино») по-прежнему занимает ведущее, хотя и не первое место в системе изготовления атрибутики и по многим статьям является монополистом («Кто ж даст требники или купели китайцам делать?» — считает отец Николай.

Обороты его велики, но, увы, сокращаются. И дело тут не только в конкуренции с дальневосточным соседом — обнищание народа ведет к снижению доходов. Тем не менее в 2017 году доход предприятия составил 2 миллиарда 325 миллионов 275 тысяч рублей. Между тем, в 2007 году, по официальным данным, годовой доход «Софрино» превышал 60 миллиардов.

28 июля 2018 года патриарх Кирилл своим указом освободил от должности Евгения Пархаева, на протяжении 40 лет бессменного директора ХПП РПЦ «Софрино» . Формально причина увольнения не называется, полуформально говорят о том, что комиссия патриархата признала его работу неудовлетворительной. А совсем неформально отмечают, что Пархаев слишком увлекся личными делами, развалив православное производство. При этом он занимал сразу несколько постов, фактически являясь главным завхозом РПЦ, и на всех участках провалил работу, за что и поплатился.

Во всяком случае, обороты «Софрино» упали, причем непропорционально падению доходов приходов. Сам Пархаев заявил журналистам, что согласен с решением патриарха: «Мне 77 лет, я уже 55 лет служу церкви, 40 лет был директором. Я уже устал».

Но есть маленькая деталь: сразу после подписания Указа представитель Патриархата попросил подмосковную Росгвардию взять «Софрино» под охрану — «до назначения нового директора». Объяснил он это желанием сохранить материально-технические ценности и основные фонды. То есть директора не просто отстранили от должности — от него сразу начали защищаться. На добровольный уход это не похоже.

«Пархаев не хотел уходить, он всячески сопротивлялся любой попытке ограничить его полномочия, — рассказывает источник в церковных кругах. — По-хорошему, его надо было проводить на заслуженный отдых еще в 2014 году, если не раньше. Но он сыграл значимую роль в избрании Кирилла и пользовался его поддержкой. Хотя, по сути, работал он по старинке. С одной стороны, это хорошо — потому что каноны соблюдались строго. С другой — такая работа не для нынешних экономических условий. А Пархаев к тому же все больше стремился влезть в политическую деятельность церкви».

Иными словами, второй кит экономики РПЦ в последние годы слегка утратил вес, но все же продолжает приносить стабильный доход.

Наконец, третий кит экономики РПЦ — верующие. Почти каждый посетитель храма, необязательно верующий, оставляет в церкви хотя бы сто рублей. Верующий — больше. Это свечи, записки за здравие и за упокой, покупка икон… Креститься и венчаться тоже стоит денег, да еще и книги с молитвами надо купить.

— Небольшой храм в городе имеет месячную выручку около миллиона, — говорит отец Николай. — 25 процентов отдаем в епархию, еще процентов 30 — наши повседневные расходы. Остальное — на храм… Правда, сейчас говорят, что в епархии стали требовать больше — до половины. Точнее, каждому приходу спустили план, и если его не выполнять — вылетишь. А если выполнять, то никто не посмотрит, что батюшка машины каждый год меняет.

Церкви в деревнях, естественно, зарабатывают меньше — хорошо если 200 тысяч в месяц. Здесь и прихожан меньше, и сами они, мягко говоря, небогатые. Небольшие обороты и у молельных комнат на транспорте — 300–400 тысяч в месяц. А вот храмы в коттеджных поселках и вблизи них… Сами священники говорят, что здесь средняя выручка — десятки миллионов.

Хорошо известно высказывание Патриарха Кирилла на одном из церковных соборов. Подвергнув критике князей РПЦ, он сказал, что многие периферийные приходы внесли в общецерковную казну всего по 200–300 тысяч рублей — то есть столько же, сколько самые бедные столичные храмы. И фактически обвинил своих подчиненных в жлобстве. В той же речи прозвучали цифры: в общую казну уходит до 22 процентов дохода храма. Это позволяет сделать кое-какие выводы об общем кошельке РПЦ.

А журналисты РБК подсчитали, что только прямые субсидии РПЦ (например, на восстановление отошедших Церкви старинных храмов) превысили в 2012–2015 годах 14 миллиардов рублей. Это притом, что почти все храмы, как утверждается, восстановлены на деньги жертвователей и государство среди взносителей обычно не значится.

К тому же у каждого храма есть свой спонсор — частное предприятие, которое помогает деньгами. Как правило, это основано на личных контактах настоятеля. Глава этого предприятия часто становится старостой храма или председателем общинного совета и при первой же возможности получает награды — ведь у РПЦ есть свои ордена и медали. Увидите такую награду на груди, например, Якунина — не сомневайтесь. Это за государственные радения, за спонсорство.

— Именно такие деньги заставляют батюшек забывать законы Божьи и мухлевать с церковными книгами, — говорит отец Николай. — Кто-то тратит деньги на свое развитие, а кто-то — на личное благосостояние. Таких, конечно, мало, но они есть… Особенно обидно тем священникам, кто пришел в церковь после Афганистана или Чечни — они именно от этой мрази ушли из мирской жизни. А тут — такой же профиль.

Как бы то ни было, но в январе 2017 года достоянием общественности стал грандиозный скандал: в Красноярской епархии батюшку, воссоздавшего храм из руин и служившего в нем бессменно с 1995 года, уволили. По словам самого иерея Виктора (Пасечнюка) — за то, что он не смог собрать ко дню рождения митрополита 150 тысяч рублей и передать их в епархию. Тогда же громко заговорили о «плановом» характере добровольных пожертвований. Но… входящие в общественные советы телеканалов священники, а также духовники руководства региональных и федеральных СМИ очень попросили не педалировать тему — и на нее был поставлен блок.

При этом, согласно реестрам юридических лиц, Русская православная церковь записана как предприятие с менее чем 100 работниками, генеральным директором которого обозначен Кирилл Гундяев.

Но это не мешает росту числа приходов. В середине 2017 года в России открылся тысячный монастырь, а по состоянию на 1 января 2018 года их стало уже 1010. Для сравнения: до хрущевских гонений в СССР было всего 14 монастырей (большинство — в Украинской ССР), в 80-е годы — четыре (Троице-Сергиевая и Псково-Печерская лавры, Рижская пустынь (женский) и Успенский монастырь в Пюхтице, Эстония).

А ведь каждый монастырь — это и подсобное хозяйство. Минимум одно, а в Никитском мужском монастыре близ Мосейцево их, напомним, нашли семь. Хозяйства, хоть и ориентированы на содержание насельников, производят излишки, а они быстро превращаются в прибавочную стоимость: законы экономики едины для всех.

Приходов же в России более 36 тысяч. Еще 600 храмов уже формально переданы РПЦ, но или лежат в руинах, или строятся. Во всем Советском Союзе было менее 6,5 тысячи приходов. Из них 891 приход и 56 монастырей расположены за пределами страны. А из оставшихся примерно половина — за Уральскими горами.

В РПЦ служат почти 40 тысяч пресвитеров, более 5 тысяч диаконов и почти 400 архиереев. Уже сейчас в структуре РПЦ 356 епархий и 79 митрополий — больше, чем субъектов Российской Федерации.

Зная количество приходов, представляя себе проходящий через них объем денег и имея оперативные данные о работе трудников и о сером экспорте, к которому причастна РПЦ, несложно приблизительно оценить ее бюджет. Его доходная часть практически равна расходной и составляет около 92 миллиардов рублей в ценах 2017 года. Здесь не учтены непрямые субвенции государства и доход, который РПЦ получает от принадлежащих ей ценных бумаг, так как эту часть даже предположительно посчитать невозможно. Кроме того, известны факты инвестирования РПЦ в строительство элитной недвижимости и бизнес-центров, а также в импорт автомобилей. Но эта деятельность Церкви полностью лежит в черной зоне.

Год назад, будучи в командировке в Прибайкалье, я в неформальной обстановке беседовал с генералом одной из силовых структур. Речь шла о выводе из нелегальной зоны маленьких промышленных предприятий, в первую очередь лесопилок и лесообрабатывающих фирм, потребителей основного богатства того края. «Команда прошла, и велено массированно их легализовать, — рассказывал мне генерал. — У нас их не счесть — по любой трассе посылай патрули, и каждый найдет пять-шесть передвижных лесопилок или два-три сарая, изготавливающего доску. Но легализовываться они не будут — налоги такие, что дешевле закрыться. А это значит, что пять-десять мужиков останутся без работы, что вызовет рост социальной напряженности. Мягко говоря. Да и с церковью сейчас связываться — себе дороже. А ведь у них, пусть за пайку и лежанку, работают освободившиеся. Оставшись без работы, они мне статистику в секунду испортят. Нет, не возьму грех на душу».

III СЛУГИ ГОСПОДА

Российское православие строят заключенные, ветераны ФСБ и выходцы с Донбасса

Православные зэки Немногие знают, что оказавшиеся за воротами зоны бывшие заключенные охотно перебираются в монастыри и приходы. И очень быстро занимают там лидирующие позиции, одновременно воссоздавая единственно приемлемый для себя быт — быт черной зоны. Помогает им традиционная для России практика: проштрафившиеся издавна едут в Сибирь, ведь тут не обращают внимания на прошлые прегрешения. И именно тут легче всего заслужить прощение.

Живущий в Прибайкалье поп-расстрига легко объясняет бытовые хитрости нижнего звена российского православия.

— Если хочешь восстановиться — езжай за Урал-камень. Там берут всех — последних бандитов и каторжников. Чем тяжелее преступление, тем дальше на восток надо ехать. Здесь очень тяжело, но день за три считают. Я лично знаю десяток совершенно официально рукоположенных в сан старцев, каждый из которых каторжник и душегуб, на их совести не по одной и не по две, а по десять-двадцать жертв, в том числе добавленных уже в служении. Здесь НАСТОЯЩЕЕ крепостное право, потому что уйти отсюда нельзя. Денег не платят, а за работу спрашивают.

За Уральскими горами о крепостничестве в монастырях и скитах РПЦ открыто говорят даже чиновники и руководство силовых структур. Эта проблема, которую надо решать, но как ее решить — не знает никто. Хотя советчиков много. Уже в декабре 2017 года один мой добрый приятель, сибирский журналист, узнав историю про Мосейцево, долго и непонимающе смотрел мне в глаза, а потом сказал: «Вы там в Европе совсем жизни не знаете». У нас по такой ерунде шум не поднимают. Закон — тайга. Ищи-свищи…

По его данным, десятки людей, в основном — вышедших на свободу заключенных, пропадают без вести. Они оказываются на далеких заимках, где бесплатно работают на благо церкви. «Бал там правят люди, прикрывающиеся православной верой. Но порядки там зоновские. Редко кто может оттуда спастись. Да и не особо стремятся, честно говоря. Потому что кормят-поят, дают работу. На воле многим страшнее», — рассказывает журналист. Он уточняет, что нередко крышуют эти так называемые православные скиты сотрудники правоохранительных органов. Но крышуют — слово не очень точное: денег за укрывательство не берут.

Любопытнее другое: с 1990-х годов освободившиеся из мест лишения свободы стали активно оседать в монастырях Центральной России, а позже — и на российском юге. Для них даже термин существует — «зимние монахи», то есть те, кто постриг принимает на зиму, чтобы в тепле и сытости пересидеть лютые времена. Фактически, по мнению сотрудников силовых структур, возник уникальный симбиоз: носители уголовной культуры обеспечивают в монастырях порядок зоновскими методами, что гарантирует приток материальных благ, а церковь дает им защиту от правоохранительных органов и паствы. Но с неменьшим вниманием в РПЦ подходят и к защите собственных интересов.

Служба безопасности В Троице-Сергиевой лавре, где расположены несколько ключевых подразделений РПЦ, в том числе Синоидальный отдел по монастырям и монашеству, вход в служебные помещения охраняют люди спортивного телосложения в рясах с ухватками профессиональных секьюрити. Они же обходят территорию, причем двигаются по очень профессионально проложенным «маршрутам патрулирования».

В ноябре 2013 года из патриарших покоев в Троице-Сергиевой лавре украли ковчег с камнем с Голгофы, напрестольное Евангелие XVII века в серебряном окладе, плащаницу «Успение Пресвятой Богородицы» и икону-складень с ликом Богородицы. Стоимость похищенного превышала восемь миллионов рублей. Тогда служащие обратились в полицию и заявили о краже, подробно перечислив ценности и даже предоставив фотографии. При этом, по словам полицейских, один из заявителей в рясе вел разговор на очень профессиональном арго. Даже на двух — христианском, машинально повторяя «аминь» при упоминании Богородицы, и милицейском.

Арго́ (от фр. argot) — язык какой-либо социально замкнутой группы лиц, характеризующийся специфичностью используемой лексики, своеобразием ее употребления, но не имеющий собственной фонетической и грамматической системы. Не следует путать жаргон и арго. — Во время осмотра места происшествия этот же мужчина и его напарник вежливо, но непреклонно препятствовали попыткам следователей изучить прилегающие к покоям помещения. А через открывавшиеся время от времени двери были видны скучавшие без дела мужчины в рясах и без оных, явно ожидавшие отъезда «мирских» следователей, — рассказывал один из сотрудников подмосковного главка МВД, выезжавший в Сергиев Посад по сигналу о краже.

Уже на следующий день вор был задержан, а все похищенное вернулось в Лавру, о чем МВД отчиталось публично. За кадром осталось главное: расследование от начала до конца провели сами церковники, они же передали полиции уже сознавшегося подозреваемого и предъявили изъятое похищенное.

Во время телевизионных трансляций хорошо видно, что рядом с высшими чинами РПЦ всегда находятся священнослужители с профессиональным весьма цепким взглядом, при этом безошибочно совершающие обряды.

На мероприятиях с участием первых лиц РПЦ я не раз видел, что рядом с сотрудниками правоохранительных органов находятся церковники, которые сами ни во что не вмешиваются, но бдительно следят за происходящим. А во время церемонии закладки первого камня в фундамент храма Христа Спасителя меня задержали и передали сотрудникам ФСБ именно двое священнослужителей. Они утверждали, что стройплощадку снимать нельзя, хотя все документы у меня были в порядке. Любопытно, что между собой тогдашние чекисты назвали этих монахов «смежниками» — тоже слово из арго, которым обычно обозначают коллег из другой силовой структуры. Покинувшие РПЦ верующие неоднократно рассказывали о беседах, которые вели с ними некие попы, по поведению напоминавшие чекистов. А в Иркутске мне поведали историю про исчезнувшего бомжа, запустившего руку в церковную кассу. «Ванька думал, что ему удачно удалось спереть несколько тысяч рублей. Он не пустился в загул, на чем палятся почти все, ничем себя не выдал и даже продолжал приходить в храм, где выполнял небольшие работы. Но как-то вечером, когда служба уже кончилась, а верующие еще не разошлись, его попросили пройти в помещения батюшек, куда приехали двое мужчин в рясах. Больше его никто не видел — из-за алтаря он не вышел», — рассказывали прихожане.

Многие уголовники говорят, что воровать в церквях себе дороже — руки переломают. В Переславле-Залесском мне довелось беседовать с воришкой — он стащил из магазина рядом с храмом колбасу и бутылку водки, но был задержан случайно зашедшим за покупками оперативником. Воришку, хорошо известного местным тогда еще милиционерам, отпустили под подписку о невыезде, а я угостил его сигареткой. Разговорились, он поведал мне свою историю, посмеялся над неудачной судьбой — и тут я задал ему первый пришедший в голову вопрос: — А чего в монастырь-то не пошел? Там же покормят, если голоден. — Я не поесть — я выпить захотел. Это раз. И два — в монастыре лучше ничего не тянуть, у отца Димитрия поп есть — он руки без вопросов ломает. Перекрестится — и трясь… Навсегда отучает. На первый взгляд, это страшилки, но все покинувшие православные общины рассказывают про особых людей, смотрящих за порядком и дисциплиной. Сбежавшая в 2007 году из приюта Свято-Боголюбского монастыря девочка утверждала, что на ее поиски отправились специальные священнослужители, чья главная задача — поддержание порядка в общинах на территории прихода. Они же поймали ее и посадили в келью, специально оборудованную для беглянок.

Похожие истории зафиксированы во многих обращениях в правоохранительные органы по всей России. И каждый раз упоминается специальное помещение камерного типа, оборудованное как на зоне.

А еще в епархии нередко есть специальный батюшка, отвечающий за безопасность. Чаще всего его величают отцом Сергием. Почему — неизвестно, но именно отцом Сергием пугали людей в Ярославской, Владимирской и Иркутской областях, а также Москве и Санкт-Петербурге.

Да и обычная логика подсказывает: там, где есть тайны, есть и охраняющие их архангелы. А в РПЦ тайн очень много — от обычных бытовых до тяжелых экономических.

Недаром все попытки негласно выяснить, как и куда расходуются деньги, полученные от налоговых льгот или продажи церковных товаров, наталкивались на вполне профессионально организованное противодействие. И даже когда уголовное дело все же удавалось возбудить, оно повисало мертвым грузом: лица, которых надо было допросить, внезапно исчезали.

В 2012 ГОДУ СОТРУДНИКАМИ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА МВД ПО РЕСПУБЛИКЕ ТАТАРСТАН БЫЛ ОБЪЯВЛЕН В ФЕДЕРАЛЬНЫЙ РОЗЫСК ОТЕЦ ГРИГОРИЙ, В МИРУ — КОНУШКИН МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ, 28.10.1968 ГОДА РОЖДЕНИЯ, УРОЖЕНЕЦ МОСКВЫ. ЧЕЛОВЕК, НА КОТОРОГО НЕОДНОКРАТНО ЗАЯВЛЯЛИ В МИЛИЦИЮ КАК О МОШЕННИКЕ, УКРЫЛСЯ В ОДНОМ ИЗ МОНАСТЫРЕЙ, СКРЫВАЯСЬ ОТ РОЗЫСКА, ГДЕ ПРИНЯЛ САН. ПОЗЖЕ, СОПРОВОЖДАЯ ПАЛОМНИКОВ, ОН СОБРАЛ У НИХ ВСЕ НАЛИЧНЫЕ ДЕНЬГИ (ОКОЛО 4 МИЛЛИОНОВ РУБЛЕЙ) ЯКОБЫ ДЛЯ СОХРАННОСТИ, ВЫШЕЛ ИЗ АВТОБУСА — И ИСЧЕЗ. РОЗЫСК БЫЛ ПРЕКРАЩЁН В 2016 В СВЯЗИ С ПРЕКРАЩЕНИЕМ УГОЛОВНОГО ДЕЛА, СООБЩИЛИ В МВД РЕСПУБЛИКИ ТАТАРСТАН. ОДНАКО УЩЕРБ ПОТЕРПЕВШИМ НЕ ВОЗМЕЩЁН. МЕЖДУ ТЕМ, ИСТОЧНИК В ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫХ ОРГАНАХ СООБЩИЛ, ЧТО РОЗЫСК БЫЛ ПРОСТО ОСТАНОВЛЕН.

Порой они за одну ночь снимались с насиженного места и оказывались в другом регионе, где прописывались по новым адресам и получали новые, абсолютно безупречные документы, в том числе свидетельства о рождении и паспорта.

Несколько лет назад высокопоставленный сотрудник силовых структур, перед самой пенсией ставший заместителем начальника одной из оперативно-разыскных частей Службы собственной безопасности на северо-западе России, стал ориентировать весь агентурный аппарат на выявление сотрудников, чаще других посещающих церковь. А во время Великого поста носился по отделам и смотрел, что и как едят офицеры.

Над ним потешались, кое-кто крутил пальцем у виска, но в итоге этих странных мероприятий офицер вскрыл канал утечки чистых бланков паспортов — пропало более 20 штук, и, что удивительно, по документам все они до исчезновения находились у одного и того же сотрудника — очень религиозного, но это может быть и случайностью. Активный розыск позволил обнаружить пять пропавших документов, уже заполненных на «ни в чем не замеченных граждан», судьба же остальных осталась неизвестной. Высокопоставленного сотрудника же после анонимной жалобы поймали на сексуальной связи и вынудили уволиться.

РПЦ остается единственным местом, где за последние 30 лет правоохранительным органам (за исключением, пожалуй, лишь ФСБ) не удалось завербовать ни одного агента. А вот истории, когда информаторы (из числа добровольцев — не путать с агентами) резко переставали выходить на связь или просто пропадали без вести, напротив, встречаются нередко.

Именно во время попытки попасть на территорию обители, где мог скрываться преступник, пропал без вести хорошо знакомый мне оперативник. Его скелетированное тело спустя несколько месяцев случайно нашли в лесу. В руке был пистолет вальтер, а череп имел характерные признаки разрушения от пущенной в висок пули. Следователи сделали вывод о суициде, но его коллеги в эту версию не поверили. Не менее странная история приключилась с женщиной, много лет работавшей агентом у сотрудника отдела по борьбе с квартирными мошенничествами и раскрывшей схемы нескольких банд «черных риелторов». Ее внедрили в группу, подозреваемую в легализации квартир старушек, якобы продавших свое жилье и ушедших в монастырь. Внезапно она прервала все контакты с курировавшим ее офицером и самостоятельно свернула операцию, а затем отправила дочь в церковную школу, сменила стиль одежды и стала регулярно ходить церковь. Опытные преступники знают, что в монастыре всегда найдут приют, — РПЦ категорически отказывается выдавать правоохранительным органам любые данные о нашедших убежище за церковной стеной. Летом 2017 года в прессу даже утекла справка МВД с жалобой на препятствующих расследованию настоятелей храмов. В свободный доступ попал и ответ на нее от протоиерея Сергия. Тот сообщает, что церковь не видит оснований для предоставления паспортных данных находящихся в епархиях лиц.

Сам отец Сергий, в миру уроженец Брянска Сергей Привалов, до 2001 года проходил службу в вооруженных силах СССР и РФ. Уволившись в чине подполковника, он сменил зеленую полевую форму на черную церковную, а за следующие 11 лет сделал головокружительную карьеру: стал протоиереем, клириком храма Пресвятой Богородицы в Петровском парке, кандидатом богословия, членом Высшего церковного совета, а также председателем синодальной комиссии по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными органами.

Так что неудивительно, что именно протоиерей Сергий регулярно отказывает правоохранителям в снятии у монастырских служащих отпечатков пальцев и изъятии у них генетического материала.

Оперативно-поисковое управление Как известно, одно из самых страшных церковных прегрешений — побег из монастыря. По уставу, просто так покинуть обитель нельзя — надо снять с себя обет, то есть стать расстригой. А это процедура небыстрая, так что проще сбежать — светская власть все равно не считает это правонарушением.

Несколько сотрудников правоохранительных органов отмечают, что сегодня в Российской Федерации сбежавшими из монастырей числятся от 300 до 400 мужчин и женщин. Полиция такие заявления формально не принимает — побег из монастыря не считается уголовно наказуемым деянием, но таких людей нужно искать и наказывать, чтобы другим неповадно было.

Этим занимаются сотрудники службы безопасности РПЦ. Правда, официально такой организации не существует. В структуре Церкви было лишь одно частное охранное предприятие «Софрино», но в июне 2017 года оно прекратило работу и сдало все оружие в лицензионно-разрешительную систему Росгвардии.

Есть еще православный банк «Пересвет». Вернее, он был православным, пока РПЦ не вышла из числа его учредителей. Однако именно там работает одна из самых серьезных в России служб безопасности. В октябре 2017 года ее возглавил Олег Феоктистов — бывший генерал ФСБ, автор оперативной комбинации, завершившейся тюремным сроком для министра экономического развития Алексея Улюкаева.

Сотрудников службы безопасности «Пересвета» видели как минимум в двух связанных с РПЦ местах преступлений, причем на одном из них, как позже напишет в объяснительной записке оперативник полиции, они занимались «фиксацией следовых объектов с использованием криминалистической техники». Той объяснительной так и не дали ход, а само преступление осталось нераскрытым. Речь об убийстве священника на пороге Никольского монастыря в Переславле-Залесском. Того самого монастыря, настоятелем которого является архимандрит Димитрий — духовник матушки Людмилы из злополучного села Мосейцево.

Служба безопасности РПЦ активно ведет и оперативно-разыскную работу — то есть осуществляет негласный сбор информации о людях, в том числе с использованием технических средств.

Например, по словам следователей, устанавливает номера телефонов, с которых девочки из Мосейцево выходили в интернет. Ведь мало кто умеет, увидев профиль во «ВКонтакте», быстро выяснить, с какого номера телефона человек был в сети, и вычислить его местонахождение. Кто-то из окружения мосейцевских матушек это сделал в считаные секунды. И некая Матрона Ярославская уже через несколько минут после обнаружения профилей девочек знала не только номера их мобильных, но и адрес недавно созданной электронной почты. Личность самой Матроны при этом установить так и не удалось.

Та же судьба постигла и нескольких писавших на околоцерковные темы журналистов: они внезапно узнавали, что содержание их личных писем становилось известно высшим церковным иерархам.

Иными словами, служба безопасности РПЦ формально не существует, но на деле активно работает. Во всяком случае, в декабре 2017 года, уже после вынесения приговора матушкам из Мосейцево, некто хотел выяснить судьбу их приемных детей. К тому времени им поменяли абсолютно все документы, но в органах ЗАГС Ярославской области пытались получить список выданных свидетельств о рождении, а в дирекцию детского приюта поступил запрос якобы от юридического бюро с требованием предоставить личные дела девочек. А еще кто-то искал и вскрывал их электронные почтовые ящики, причем делал это весьма профессионально.

Можно долго спорить, есть ли внутри РПЦ специальное подразделение монахов-хакеров, но десятки священников, с которыми я беседовал, говорили одно: митрополиты дословно знали содержание их электронной почты и переписки в закрытых группах социальных сетей. И, несмотря на девиз «интернет — греховен», последователи церкви активно пользуются Всемирной паутиной. Особенно когда кого-то надо найти.

О том, что князья РПЦ имели звания КГБ СССР и партийные билеты, слухов ходило множество. Утверждать этого нельзя — многие священники в 1980-е годы были настроены весьма оппозиционно и даже оппортунистически. Но и абсолютной ложью считать это тоже нельзя. Во всяком случае, в 2015 году в структурах территориальных управлений ФСБ действовали специальные религиозные отделы, которые по сути выполняли роль третейских судей, особенно в тот момент, когда конфликты приобретали резонанс. В Мосейцево, например, именно сотрудники ФСБ заверили оперативников уголовного розыска, что препятствий в расследовании уголовного дела им чинить никто не будет, но копать в сторону не надо. В Боголюбово офицеры профильных подразделений ФСБ тоже сглаживали острые углы. При этом именно ФСБ в Москве препятствует принятию изменений в законы, которые сделали бы бюджет религиозных организаций прозрачным. Западные исследователи отмечают, что деньги на оплату разведывательной информации, особенно политической, поступают в иностранные государства именно по церковным каналам. Но в нашей стране эти данные, даже в переводных статьях, не появляются. И не потому, что кто-то формально запрещает, — действует внутренняя цензура. В редких случаях — авторитет редактора. Не секрет, что и помощь соотечественникам часто оказывают именно православные приходы.

Бессарабия и Донецк Из курса средней школы известно: среди священников есть монахи, давшие обет безбрачия, а есть приходские священники. Большинство сразу дает правильный ответ на вопрос, как их отличить. Монахи носят черное и называются черными, а священники носят белое, могут жениться и иметь детей.

Но если открыть сайт РПЦ и посмотреть на членов Священного синода, можно заметить, что у руля церкви стоят именно монахи, ведь в монашество были пострижены все его постоянные члены.

Более внимательный анализ приводит к еще одному открытию: меньше четверти архиереев РПЦ имеют высшее светское образование. Напротив, примерно половина в юности выдвинулись с должностей иподиаконов при действовавших тогда архиереях.

А вот то, что почти половина членов синода имеют корни в Бессарабии и на юго-востоке Украины, в Донецке и Луганске, вычислить практически невозможно. Хотя это святая правда и корень всех современных бед отечественного православия.

Именно на юго-востоке Украины и востоке Молдавии Русская православная церковь традиционно придерживалась самых дремучих, самых косных и самых патриархальных взглядов. Именно тут православные сотнями кончали с собой еще в царское время. Именно отсюда происходит ненависть к ИНН и любому паспорту. Именно тут чаще всего исчезали веселые односельчане. Именно тут зародилась «черная сотня». Именно отсюда родом и отец Петр Кучер, и многие другие высокие чины РПЦ.

30 лет назад, когда в СССР начиналось церковное возрождение, официально называемое «возвратом к вере», в РПЦ было 6,5 тысячи приходов. Из них почти 4 тысячи — на Украине, причем большинство — в юго-восточной ее части. Еще около 500 в Молдавии — точнее, в той ее части, что традиционно называлась Бессарабской губернией, или Бессарабией. Территория, расположенная между реками Прут и Днестр, — примерно там, где сейчас располагается Приднестровская Молдавская Республика.

Тогда в СССР было три семинарии — Загорская, Ленинградская и Одесская, и две Духовные академии — Московская и Ленинградская. Государственная политика была такой, что большинство их абитуриентов уже имели неоконченное высшее светское образование.

Сейчас в Российской Федерации почти 40 тысяч приходов. Священников готовят 5 Духовных академий, 3 Православных университета, 2 Богословских института, 38 семинарий, 39 духовных училищ, 2 пастырских курса. Каждый день открывается три прихода, во главе которых встает священник с духовным образованием.

За 30 лет число приходов увеличилось в десять раз. Этим гордятся, об этом много рассказывают. Но кадровая проблема не подсвечивается.

— Девять десятых тех, кто восстанавливал православную веру, — «реконструкторы», — рассказывает бывший отец Михаил, который 17 лет прослужил в разных церквях, разочаровался в РПЦ и бросил служение, вернувшись в мир. — Они сами не из верующих семей, они знают про институт Церкви понаслышке. Да, среди них много чистых и светлых людей, пришедших к вере уже в зрелом возрасте и имеющих пусть неполное, но высшее образование. Но много и карьеристов.

При таких условиях анкетная строка «из семьи верующих» сродни революционной «из пролетариев». Они и заняли руководящие должности, принеся в них выживший в гонениях и перестройках крестьянский принцип «своя рубаха ближе к телу». Тем самым перечеркнув надежду на медленное, но традиционное возрождение.

— Нынешняя РПЦ не имеет ничего общего с той православной церковью, что существовала до 1917 года: ее служители преследовались советской властью и почти все сгинули в ГУЛАГе, — убежден отец Михаил.

Ну, а каков поп — таков и приход. Жадность и всепрощенчество породили некую химеру.

— Большинство приходов возглавляют священники, не имеющие образования и в силу малограмотности готовые отрицать все, что появилось за годы советской власти. В противовес плановому хозяйству они ставят натуральное, в противовес культуре — традиционный деревенский быт, в противовес медицине — знахарство. А в противовес теологии — домострой. Такой вот крестьянский практицизм, но, по сути, именно это наносит Церкви самый большой вред. Посмотрите на священников-католиков: это очень умные и весьма начитанные люди, которые могут вести блестящие дискуссии, при этом оставаясь в вере и убеждая собеседника в том, что Бог — есть. И сравните их с нашими священниками, которые стали символом безграмотности, которые отрицают науку как нечто бесовское. В этих условиях верующий с высшим светским образованием оказывается парией, — считает бывший священник отец Николай, почти слово в слово повторяя мнение отца Михаила.

Наука, даже церковная, есть то, чего не было у дедов, а значит — она богопротивна. Но впитанные с молоком матери принципы остались, увы, неизменны — и церковь, перехватив базис у коммунистов, чуть ли не официально провозгласила себя не интеллигентной и всенародной, а рабоче-крестьянской. Поскольку «все беды — от власти, а власть всякая — от образования».

В конце периода застоя анкета среднестатистического начальника районного уровня выглядела так: восемь классов образования, техникум, служба в рядах вооруженных сил СССР, пролетарская (или колхозная) специальность, Университет марксизма-ленинизма и избрание на должность секретаря райкома-исполкома.

Сегодня официальная анкета духовного пастыря выглядит похоже: восемь-девять классов школы, служба в армии, работа электриком, шахтером или комбайнером, рукоположение и служба диаконом, семинария (или академия — в зависимости от статуса епископа) и чин в приходе. Впрочем, и там, и там были исключения, тоже весьма схожие: многолетняя служба в вооруженных силах и сразу — руководящая должность на ступень выше, но не под фуражкой, а под клобуком.

И у тех, и у других очень низкий образовательный ценз, а значит — отсутствие реальных академических знаний, в том числе системных. Им совсем не нужны паспорта, ИНН, трудовые книжки. Им не нужны заграничные поездки.

Главное отличие православного священника от католического — не в манере вести беседу и не в одежде. И даже не в том, что один — православный, а другой — левославный. Главное отличие — в служении: католический монах куда как более образован, разностороннее воспитан и знает, чем взгляды Коперника отличаются от мировоззрения Игнатия Лойолы. Монашество у них — учеба и познание. Монашество у нас — отправление чина.

И поэтому российские священники в большинстве своем не видят разницы между унынием и депрессией и считают, что психические заболевания — это черти в душе, которых надо изгонять молитвою, а не лечить лекарствами.

Они — пастыри душ человеческих. А пастырь — это пастух. Который ведет стадо…

Наказание Увы, в Мосейцево РПЦ проявила себя не как институт борьбы с грехом, а как рабоче-крестьянская организация: на первый план, как и за десять лет до того в Боголюбово, вышли вопросы защиты чести и, даже в большей степени, стремление не выносить сор из избы.

Препятствий следствию на всех его этапах создавалось много. За время следствия у обвиняемых Гусмановой, Семеновой и Любимовой сменилось более 30 адвокатов — и всех оплачивала Церковь. Точнее, благотворители Никольского монастыря в Переславле-Залесском. Епархия даже выпустила специальное заявление, в котором утверждалось, что у монастыря никогда не было приютов, но собранные следствием доказательства это успешно опровергли.

Следователи работали день и ночь, причем в условиях серьезного давления. Собранные ими доказательства суд счел убедительными. Рифа Гусманова, избивавшая маленькую Веру, по приговору получила 12 лет лишения свободы. Признаны виновными и Гузель Семенова (5 лет 6 месяцев лишения свободы), и Людмила Любимова (5 лет в колонии). Кроме того, Любимова и Гусманова решением суда лишены родительских прав. Защита обжаловала приговор, но Верховный суд оставил его без изменений.

— Расследование уголовного дела представляло особую сложность, обусловленную большим объемом следственных и процессуальных действий, производством значительного количества судебных экспертиз, трудностью доказывания вины в условиях неочевидности совершения преступления, где потерпевшими являлись малолетние девочки в возрасте от 9 до 13 лет, — рассказывает руководитель следственного управления СКР по Ярославской области, генерал-майора юстиции Олег Липатов. — Обвинительный приговор, в соответствии с которым всем подсудимым назначено наказание в виде реального лишения свободы, является безусловной победой следствия и торжеством принципа неотвратимости наказания.

Пострадавшие девочки теперь растут во вполне светском обществе, но по-прежнему под государственной защитой.

ПОСЛЕСЛОВИЕ В Русской православной церкви есть много такого, что достойно подражания. Нельзя забывать и сбрасывать со счетов, что в тяжелые годы она приютила обездоленных и внезапно оказавшихся без жизненных идеалов советских граждан. Что в тяжелые моменты, которые происходят в любой семье, в годы испытаний именно Церковь подменяет собой светские институты, многим давая надежду и веру.

В отличие от Боголюбова и Мосейцево, в РПЦ есть образцовые приюты для сирот и детей, чьи родители ведут неподобающий (в том числе по нормам светской морали) образ жизни. Под Ярославлем, например, уже 25 лет работает Свято-Алексеевская гимназия, которую возглавляет игумен Петр (Василенко). Ее воспитанники получают блестящее разностороннее образование, им не знакомы издевательства и душевные терзания.

В Суздале при женском Покровском монастыре существует социальный приют для девочек, они каждый год на деньги благотворителей отправляются отдыхать на Черное море и мирно сосуществуют со светскими ровесниками.

Во многих больницах России созданы молельные комнаты, которые в тесном сотрудничестве с врачами выполняют вполне терапевтические функции, иногда просто возвращая надежду и укрепляя дух.

И вообще — без веры жить нельзя. Но проповедниками веры должны быть образцовые и разносторонне грамотные люди. А кумовство в церкви не менее страшно, чем в светских институтах.

— Нельзя забывать, что Церковь по сути представляет собой срез общества, — говорит отец Михаил, — и болеет всеми болезнями, коими страдают светские институты. Изучая проблемы Церкви, можно смело говорить о проблемах общества. Мы ведь признаем, что страна больна. Лечить Церковь — делать первый шаг на пути излечения общества. Шаг очень важный.

Проблема в том, что пастырями становятся недостойные и малообразованные люди. Именно поэтому они лучшим средством от микробов и вирусов считают молитву, любое упоминание о науке называют ересью, а платить трудникам не хотят, высоко оценивая собственное благоволение.

Во многих приходах и храмах все не так, как я рассказал. Есть очень светлые храмы, и за время подготовки материала я повидал таких немало. Проблема в том, что число благочинных приходов не меняется, а вот число Мосейцевых — растет. И надо вовремя остановить этот рост. Иначе мы опять будем говорить про «опиум для народа».

Текст — Игорь Надеждин